Анализируя творчество Михаила Шемякина, невозможно избежать такого известного, но все ещё сложного термина, как метафизика. Это – наследие глубоких философских размышлений над целью и сутью искусства, которые велись в арт-группе «Петербург» в 1960-е года, и которые стали истоком для одного из ключевых для творчества Шемякина текстов – манифеста «Метафизический синтетизм», написанного его другом, искусствоведом Владимиром Ивановым.
Шемякинская «метафизика»
В общем смысле слово «метафизический» обозначает всё, что выходит за пределы материального, что нельзя пощупать руками или назвать практичным. Мои университетские преподаватели, отвлекаясь от темы лекции, могли вздохнуть и сказать: «Но это всё метафизика», подчеркивая, что всё сказанное не имеет отношения к сути. Однако греческие философы, которые и придумали этот термин, ценили метафизический мир так же, как и физический. К метафизике относились мысли, идеи, душа, эмоции, а также невидимые материи – свет, звук, воздух.
Конечно, когда Шемякин создавал серию «Метафизические головы», он не подразумевал, что головы невидимы. Нет, он подчеркивал, что этот образ оторван от материального, и в этом его важность; что он буквально пересекает время и пространство, впитывая в себя образы всех культур и народов. «Метафизическая голова» и другие метафизические серии – одновременно то, что мы знаем, и что мы видим в первый раз.
Метафизикой увлекались многие ленинградские художники, особенно группа «Петербург» – и здесь, как говорят многие в воспоминаниях, не обошлось без влияния Шемякина. Метафизика находила отражение не только в их живописи и графике, но и в их фотографиях, перформансах и отношении к миру вообще. Конечно, она отражалась и на их стиле тоже: на фотографиях 1960-х годов Шемякин удивляет то средневековым костюмом, то изящными галстуками в духе XIX века, то разными жилетами, куртками, рубашками с необычными воротничками, аксессуарами и многим другим, что было непривычно не только глазу советского человека, но и даже многих авангардистов. Михаил Шемякин часто с иронией вспоминает, что в Москве членов их группы иногда называли «метафизическими мальчиками» за худобу и петербургскую одухотворенность, что транслировалась не только через произведения, но и внешний вид.
Метафизический синтетизм. Тогда и сейчас
Манифест «Метафизического синтетизма» отказались печатать в СССР. Как и отказывались печатать слишком авангардных и непонятных писателей и поэтов, или выставлять необычные картины современных художников. Уже в эмиграции Михаил Шемякин объединил не только этот манифест, но и самую актуальную прозу, поэзию, живопись и графику, фотографию и критику 1930-1960-х годов под обложкой альманаха «Аполлон-77», который был издан исключительно благодаря его самоотверженности и упорству. Произведения передавались тайно, типография держалась в секрете, и всё равно там вспыхнул пожар ровно в момент, когда альманах был в печати; он чудом пережил огонь и вышел в свет. Сейчас это высоко ценящаяся библиографическая редкость, а тогда «Аполлон-77» вызвал волну острых реакций в Европе и США среди более старших носителей русской культуры за рубежом – им, бежавшим из царской России от революции, было сложно понять тех, кто вырос и жил в совершенно другой стране. У них были разные ценности, разные учителя, разные проблемы. Но именно принципы «метафизического синтетизма», описанные в альманахе, в итоге принесли творчеству Михаила Шемякина мировую славу.
В последнее время Шемякин все реже апеллирует к термину «метафизический синтетизм». Но само стремление к метафизике у Михаила Шемякина не уходит – ни из работ, ни из лексикона. И его произведения всегда будут чуть выше и больше буквальных представлений человека о мире, и будут показывать то, что можно только почувствовать – как дуновение ветра, шёпот интуиции, или солнечное тепло.